Н.В. Арсеньев

Никита Васильевич Арсеньев

Никита Васильевич Арсеньев (1775–1847), директор Императорского Военно–сиротского дома и училища Мариинского института (в настоящее время 163 школа Центрального района Санкт–Петербурга) с 1817 по 1828 гг.,

С 1798 г. – майор, с 1800 г. – подполковник, c 1806 г. – полковник, с 1816 г – генерал–майор, в отставке с 1826 г., впоследствии тайный советник (1843 г.), кавалер ордена Св. Георгия IV степени (1821 г.)

От брака с Евдокией Емельяновной Чеблоковой, имевшего двух дочерей (Евфимию — за бароном С. А. Вревским и Елену — за К. К. Шмитом) да сына: полковника Емельяна Никитича (1810—1877), женатого на Ольге Семеновне Пановой, потомство которого неизвестно, с которым был знаком М. Ю. Лермонтов. Е. Н. Арсеньев похоронен в Санкт–Петербурге, на Смоленском православном кладбище.

Согласно Всеобщей адресной книги Санкт–Петербурга за 1867–68 гг. (25*), Е. Н. Арсеньев, отставной полковник, проживал в Санкт–Петербурге на ул. Б. Морская, д. 56, кв. 8 (стр. 27).

М. Ю. Лермонтов познакомился с Емельяном Никитичем, служившим в лейб-гвардии Литовского полка, в доме Н.В.Арсеньева в 1832 году, а в 1835 году был на его свадьбе в Никольском соборе.

Никита Васильевич был брат Михаила Васильевича Арсеньева (1768–1810), елецкого помещика, капитана л.–гв Преображенкского полка, предводителя дворянства в Чембарском, – деда М. Ю. Лермонтова

Дом Н. В. Арсеньева в Санкт–Петербурга, который посещал М. Ю. Лермонтов находился на Торговой улице, ныне улицы Союза Печатников, на углу Мастерской (теперь № 10/8).

Это был большой барский двухэтажный особняк. Оба фасада на Торговую и Мастерскую улицы были украшены в центре тяжелыми аттиками.

В двадцатых годах XIX века Н. В. Арсеньев занимал должность директора Военно-Сиротского Дома у Обухова моста. Вследствие обнаруженных в корпусе непорядков Н. В. Арсеньев был уволен, получив новую должность директора вновь открытой на Петергофской дороге больницы для умалишенных.

Обширный двухэтажный дом Н. В. Арсеньева замыкал с трех сторон двор. При доме был сад, тянувшийся по Мастерской улице, ныне Лермонтовскому проспекту, с большой деревянной беседкой, существовавшей еще в шестидесятых годах.

Садовый участок был впоследствии продан, и на нем возвели новое большое здание. Не уцелел и старый дом Н. В. Арсеньева.

Архитектор Долгинов в 1912 г. перестроил и надстроил арсеньевский дом, превратив его в шестиэтажное здание, отделанное в стиле модерн.

Но во дворе "заметны еще и поныне следы старого двухэтажного здания.

На лестнице по улице Печатников выступают заложенные аркады.

Из воспоминаний М. Н. Лонгинова:

«Я узнал Лермонтова в 1830 или 1831 году, когда он был еще отроком, а я ребенком. Он привезен был тогда из Москвы в Петербург, кажется, чтобы поступить в университет, но вместо того вступил в 1832 году в юнкерскую школу лейб-гусарским юнкером, а в офицеры произведен в тот же полк в начале 1835 года. Мы находились в дальнем свойстве по Арсеньевым, к роду которых принадлежали мать Лермонтова и моя прабабушка. Старинные дружеские отношения в течение нескольких поколений тесно соединяли всех членов многочисленного рода, несмотря на то что кровная связь их с каждым поколением ослабевала. В Петербурге жил тогда Никита Васильевич Арсеньев (род. 1775 г., ум. 1847), родной брат деда Лермонтова и двоюродный брат моей бабушки; Лермонтов был поручен его попечениям. У Никиты Васильевича, большого хлебосола и весельчака, всеми любимого, собирались еженедельно по воскресеньям на обед и на вечер многочисленные родные, и там часто видал я Лермонтова, сперва в полуфраке, а потом юнкером. В 1836 году на святой неделе я был отпущен в Петербург из Царскосельского лицея, и, разумеется, на второй или третий день праздника я обедал у дедушки Никиты Васильевича (так его все родные называли). Тут обедал и Лермонтов, уже гусарский офицер, с которым я часто видался и в Царском Селе, где стоял его полк. Когда Лермонтов приезжал в Петербург, то занимал в то время комнаты в нижнем этаже обширного дома, принадлежавшего Никите Васильевичу (в Коломне, за Никольским мостом). После обеда Лермонтов позвал меня к себе вниз, угостил запрещенным тогда плодом — трубкой, сел за фортепьяно и пел презабавные русские и французские куплеты (он был живописец и немного музыкант). Как-то я подошел к окну и увидел на нем тетрадь in folio* и очень толстую; на заглавном листе крупными буквами было написано: «Маскарад, драма»5. Я взял ее и спросил Лермонтова: его ли это сочинение? Он обернулся и сказал: «Оставь, оставь, это секрет». Но потом подошел, взял рукопись и сказал, улыбаясь: «Впрочем, я тебе прочту что-нибудь; это сочинение одного молодого человека», — и действительно, прочел мне несколько стихов, но каких, этого за давностью лет вспомнить не могу.»