Письма Ф. Л. Трефурта к А. В. Дружинину (1854 – 1856). М., 1948 г.

*** 1 ***

«Милостивый Александр Васильевич!

Последняя почта от 23-го сего Октября принесла мне большие радости, от которых я непременно буду несколько дней сряду в хорошем расположении духа; а это в нашем уединении в особенности осенью статья немаловажная!

Первое огромное удовольствие доставило мне письмо Вашей милости, за которое премного Вас благодарю, многоуважаемый Александр Васильевич; а второе, известие из Крыма, что наши молодцы немного потревожили Джон-Буля и хвастливого француза, заклепав им несколько мортир и пушек, отняли 4 редута и погоняли порядком их кавалерию. – Дай Боже получать более таких новостей, но только увеличивающихся в арифметической прогрессии! Вы не поверите, с каким нетерпением мы с Яковом Ивановичем ожидаем следующих газет, промежутки так длинны, что просто мочи нет. – Время проводим мы монотонно; днем в хлопотах по хозяйству и вечером читаем или сталкиваемся с соседом побеседовать о добрых приятелях, как, напр., о Вас, и рассуждаем о настоящих бурных временах. – Обольянинов гостил недавно у нас и был на знатной охоте, на которой мы убили 32 зайца и 1 лисицу. – Потом были на именинах у станового г. Дмитриева; он задал нам славный обед, на котором присутствовали: Маслов, Обольянинов, Стефанович, Персин, Яков Иванович и Ваш покорный слуга. – Маслов также не верит, чтобы вы решились зимою приехать к нам поскучать; а скорее мы к Вам прикатим; впрочем, я заключил с сестрою условие приехать в Петербург в таком только случае, если наши молодцы отстоят Севастополь и швырнут неприятеля в море. – Новостей по Гдовскому уезду еще не имею; их сообщит Вам Яков Иванович, который поехал в Гдов на выборы и гостит там уже целую неделю. – Ай, какой же Вы кутила, Александр Васильевич! Вы, кажется, исстреляли более зарядов, чем англичане и французы под Севастополем, и мудрено ли после того, что Вы сделались холоднее к прелестному полу; но это не надолго, когда пособерете новые силы, то будете смотреть на них опять с другой точки зрения. – Что касается моего здоровья, то им похвалиться не могу, и хоть и не принимаю лекарства, но чувствую себя очень не ладно; вся голова болит, и желудок не порядке, кажется, во мне таится лихорадочка. – О портрете я Вам не напоминал, полагая, что Вы не хотите его иметь, но если нравится, то с большим удовольствием его при сем к Вам посылаю и вместе с тем премного благодарю за вид Баш-кадык-ларс. сражение; признаюсь, если бы я был богат, то, верно, разорился на батальных картинах, приводящих меня в какое-то восторженное состояние и дают столько матер. для мечтаний, что конца нет. – Ну, любезнейший Александр Васильевич, письмом Вашим Вы меня, как рублем подарили, но боюсь, чтобы мое не было Вам медным пятаком; – впрочем, надобно иногда для развлечения прочесть и ахинею. – Почтеннейшей матушке Вашей прошу передать мое глубочайшее почтение и пожелать ей доброго здоровья. – Если Вы действительно приедете к нам погостить, то скажу военным выражением, что Вы будете чудным малым и лихим соседом.

Итак, до свидания, желаю быть здоровым и несколько умереннее в удовольствиях.

Вас душевно уважающий Ф. Тр.

Октября 25 дня 1854.»

*** 2 ***

«Дело Ваше кончено; по письму Вы освобождены от ополчения, но граф на Вас в претензии, что Вы не явились сами в собрание по его приглашению и не прислали письма на его имя, если по болезни не могли прибыть. – Впрочем, это все не важное. – Очень рад, что все кончилось по вашему желанию и Вы теперь спокойны. Якова Ивановича, за его глухоту, также освободили.

Завтра последнее прение, которое мне надоело до крайности. – Маменьке Вашей мое глубочайшее почтение. – Я донельзя замучен этими несносными толками о сапогах, кафтанах и проч.

До приятного свидания, любезн. Александр Васильевич. Ваш душой предан.

Ф. Треф.

6-е фев. 1855».

*** 3 ***

«Посылаю Вам, любезнейший Александр Васильевич, несколько железных перьев – все, что мог набрать; судя по Вашему почерку, они должны быть Вам по руке. Маменьке Вашей целую ручки и прошу дозволения допустить моего садовника к осмотру земляного молочного ледника; я бедствую с молоком и хочу себе такой поставить. Еще прошу у маменьки Вашей обещанного нюхательного порошка для укрепления глаз и название этой травы.

Мой сосед что-то не в духе; он в тот [же] день воротился от М-me Харламовой домой и, как слухи носятся, не был принят, потому что дамы заметили при выходе из экипажа его шаткую поступь и велели ему сказать, что их нет дома. – Приятный сюрприз!

Сестра моя свидетельствует Маменьке Вашей и Вам свое почтение, а я маменьке целую ручку. Прощайте, любезнейший Александр Иванович (Васильевич), будьте здоровы и не забывайте душевно преданного Вам

Ф.Трефурта.

Июль 4 дня 1856.

Р.S. Уничтожьте мою записку, чтобы она не попалась Якову Ивановичу в руки. При сем 3 письма баронессы Вревской»

*** 4 ***

«Многоуважаемый и любезнейший Александр Васильевич!

27-го числа был вечер Д.Ф.Харламовой, праздновали рождение Е.В.Хвостовой и там предъявил я рисунок кубка; все были в восторге и объявили, что он вполне соответствует своей цели. Все Вас очень благодарят за присылку и за Ваше старание. Я в тот вечер собрал до 150 р. сер.; но горе наше в том, что Афанасьев писал к Д.Ф.Харламовой, что кубка без разрешения высшего начальства поднести нельзя и просить должно через уездного предводителя при выборах. По моему мнению, это дело частное, потому что тут участвует не все дворянство и он не подносится от дворянства; но делать нечего, будем хлопотать.– Афанасьев, вероятно, не откажется попросить Л.А.Блока взяться за это дело или чтобы он обратился к К.А.Майеру, который имеет большой круг знакомых. Не худо вам поговорить и с Сазиковым: будет ли он согласен сделать надписи и проч. без разрешения начальства. Если Вы, посоветовавшись об этом деле, не встретите препятствия, то с Богом приступите к заказу. Кубок этот, по общему мнению, будет изящный, но надпись полагают сделать простую: Л.Н.О. и потом подписи, потому что эмблема правосудия уже говорит, за что ему подносят. Деньги в задаток дадите из собранных у Вас, а остальные мы Вам вышлем. – Так как Вам нельзя заняться сбором, то пусть Афанасьев или сам съездит к гг. или попросит одного из Блоков взять на себя этот труд, более нам не к кому обратиться. – Насчет же сделки с Сазиковым, то я считаю ее уже конченною; если Вы были так добры с ним переговорить и он уже прислал рисунок с обозначением цены, веса и проч., то это окончательно. – Вам остается одно, согласно Вашему предложению, наблюдать за отделкою, а там Вы уже, верно, не откажетесь принять его и заплатить по условию; если последнее Вам затруднительно, то к тому времени мы все соберемся в Петербург и тогда легко будет кому-нибудь из нас с ним рассчитаться. – Теперь вот еще мое предположение: – Если соберем мы свыше 500 р. сер., то нельзя ли сделать хорошенькое подножье, покрытое малиновым бархатом с золотом и стеклянным колпаком (тогда футляра уже не нужно) и всем на память по одному экземпляру сего кубка литографированного и окрашенного с надписями на полях. – К новому году еду на вечер к Креберу, и там еще будем толковать, и надеюсь собрать и денег. – Вот, добрейший Александр Васильевич, все, что могу Вам на первый раз сообщить; Яков Ив. писал ко всем гг., в том числе и г. Шмидту.

Маменьке Вашей прошу засвидетельствовать мое глубочайшее почтение и поздравления с новым годом, пожелать ей еще много лет встречать этот день в добром здоровии. – Прощайте, многоуважаемый Александр Васильевич, будьте здоровы, поздравляю Вас с новым годом и желаю полного успеха в Ваших делах по журналу.

Душевно любящий Вас и уважающий

Ф.Трефурт.

Декабря 29-го дня 1856 года.
С. Леонтьевское.

P.S. Поддайте жару Блоку, чтоб он усерднее хлопотал о позволении, и, если он не хочет просить Майера, то еще лучше, если обратиться к А.Ф.Веймарну, тот с весом. – С нетерпением буду ждать от Вас известия, как пойдут дела; но во всяком случае, если только возможно, то закажите кубок.

Нескладице моей простите великодушно.»